Читать книгу - "В джунглях Москвы. Роман - Пётр Фёдорович Алёшкин"

Обычный сегодня будний день. Четвертый день самостоятельной работы Романа. Улыбка на лице его пока естественная, сияющая. Гости желанные. Приятно на него смотреть: юный, легкий, гибкий, расторопный, приветливый…

4

Гитарист Лева, руководитель ансамбля, с лицом Христа, рыжая реденькая бороденка, большие грустные глаза, объявил последний танец. На пятачке прыгал весь зал, кроме лысого и его молодого собеседника. Роман, извиваясь, петлял меж столов с подносом со стопками грязных тарелок. В двери посудомоечной он сталкивался с Костей и другими официантами, уступал дорогу.

Первыми расплатились отмечавшие годовщину свадьбы. Костя, улыбаясь, положил им на стол чек. Хотел накинуть рублишко, но удержался. Парень с обиженной улыбкой на бледном лице, сосредоточенный на чем-то, хотел взять чек, но молодая жена его перехватила бумажку. Тогда он суетливо сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил коричневый бумажник. Жена его, курносая, раскрасневшаяся от быстрого танца, с точечками пота на лбу и висках, нервно возбужденная, уставилась на мгновение в чек: но, наверное, ничего не увидела в нем, отодвинула к мужу и не удержалась, кинула возбужденный взгляд в сторону компании бородача, встретилась с ним глазами. Щеки ее ярче заалели. Муж, вытаскивая деньги из бумажника, перехватил ее взгляд, ревность всегда удивительно зорка, нахмурился сильнее, сдвинул брови, как от мгновенной боли, мрачно взглянул на итоговое число в чеке и протянул деньги Роману. Другие парень с девушкой за столом приводили себя в порядок или делали вид, что заняты этим: парень вытирал лицо платком, жена его, тоже возбужденная после танца, с озабоченной улыбкой перебирала в сумочке на коленях различные косметические принадлежности.

Палубин сдачу отсчитал до копейки, высыпал на стол перед ревнивым мужем. Парень трешку взял, а рубль с мелочью пододвинул на край стола к Роману.

– Спасибо за вечер, – проговорил он мрачно. – Очень приятно было…

– Да-да! – подхватила жена восхищенным голосом. Она не замечала состояния мужа или не хотела замечать. – Очень-очень!

– Приходите еще, – ответил Роман и с усмешкой отодвинул деньги назад.

– И кухня у вас хорошая, – сказала другая женщина. Она наконец-то отыскала в сумочке зеркальце и тюбик с губной помадой и положила на стол.

– И ансамбль! – снова восхищенно подхватила жена обиженного парня.

– Все это было только для вас! Приходите еще, снова постараемся, – улыбнулся Роман и отошел.

Его тут же подхватил под руку бородач. Пальцы его были мягкие, и вид сейчас напоминал Роману расплывшуюся на солнце медузу. «Чем он сумел покорить курносую?» – удивился Палубин, потихоньку освобождаясь от руки бородача, отодвигаясь, чтобы не чувствовать его пьяное дыхание на своем лице.

– Рома, – дружески проговорил, покачиваясь, бородач. – Пару бутылочек водочки с собой!

– Не положено.

– Рома! – Бородач сделал свое лицо удивленным. – Милый! Ты же друг мне! Сделай, сделай, старик. – Он похлопал по спине Романа и подтолкнул к двери в служебку.

Палубин послушно двинулся за водкой. Вернулся с двумя бутылками. Оторвал чек. Бородач скомкал бумажку, кинул на стол и потянулся обнимать Романа. Палубин уклонился, жалея, что накинул всего десятку. Бородач рассчитался. Сдачу – два рубля – отодвинул: обижаешь, старик. Вытащил из кармана мятый червонец, говоря:

– Старик, я тебя люблю за ласку… Выпей за Петю Лужина! Мы еще нагрянем с ним сюда… За Петю, старик!.. Он стоит того…

Роман спрятал червонец и повернулся к столу лысого с хорошим настроением. Понятно теперь, чем молодой жене приглянулся бородач: широтой натуры. Муж у нее, вероятно, жмет копейку, нудит, к сдержанности и терпению принуждает: в будущем, мол, окупится. А ей жить, жить хочется сейчас, жить, наслаждаясь, весело, беззаботно. Жизнь утекает, как песок. А тут бородач – веселый, легкий, ведет себя, как хочет, говорит, что хочет, плевать ему на то, что о нем подумают: живет человек, живет вольно, как лось. И Роману так жить хочется. Плохо одно – без денег не получится. Но теперь должны появиться, скоро и Роман будет королем. Он сам сделает деньги, сам! Пусть московские детки опустошают карманы папаш, он сам добьется уважения… Проходя мимо стола ревнивца-мужа и курносой супруги его – они уже ушли, – Палубин увидел придавленные прозрачной ножкой бокала деньги. Там и рубль был, и трешница, и мелочь. Роман ссыпал деньги в ладонь. «Тридцатка есть!» – мелькнуло в голове.

Подошел к лысому приветливый, услужливый, положил перед ним чек, думая, что тот лишь заглянет в него и отсчитает за ужин и за два незанятых места, но лысый взял чек и стал внимательно его изучать. Щеки Романа холодеть начали, улыбка стала натянутой. Прочитал лысый, спокойно положил чек на скатерть и произнес с прежней улыбкой:

– Льва Борисовича позовите…

Лев Борисович директор ресторана.

– Что-то не так? – Роман старался оставаться вежливым и услужливым.

– Позовите…

Походка у Романа утратила легкость.

– Обсчитал? – спросил Лев Борисович, глядя на Романа своими крупными глазами с красными прожилками на туманных белках.

– Вроде бы нет, – съежился Роман.

– Нахамил?

– Ну что вы.

– Верю, не нахамишь. Знаю, доволен… Но смотри! – Лев Борисович погрозил пухлым пальцем с двумя островками седых волос на казанках и пошел в зал впереди Романа.

Издали заулыбался лысому:

– Григорий Александрович, рад, рад видеть! Что же ты не сказал раньше, я бы поприветствовал, полицезрел. Редко заглядывать стал, редко!

Лев Борисович выдвинул кресло, сел. Роман стоял рядом. Лысый Григорий Александрович толкнул по скатерти чек ко Льву Борисовичу, говоря, как показалось Палубину, насмешливо и обиженно:

– Как же мне часто заглядывать?.. Взгляни… Обижают меня твои люди, Лев Борисович! За мальчика держат…

Директор строго взглянул на Романа и вытянул очки из кармана. Стал читать. Палубин, чувствуя, как набухают капли пота на спине и на лбу и начинают, щекоча, ползти вниз, старательно вглядывался в чек через плечо Льва Борисовича, морщил лоб, страдая и думая, как хоть чуточку смягчить гнев директора. Только бы не выгнал с работы. Только бы не это. За столом тишина была. В зале два-три человека осталось. Покидали последние посетители. Шли мимо Романа, но он никого не видел.

– Ошибся! – прошептал он в тишине. – На три рубля ошибся!

Директор повернул к нему голову, взглянул хмуро через плечо и отложил чек.

– Я считал… меня отвлекли… Это нечаянно! – прошептал Палубин.

– Григорий Александрович, все мы под Богом… Он у нас человек новый. Первые шаги… Обслуживал-то он вас как?

– Ну, с этим-то у тебя поставлено хорошо, – заговорил Григорий Александрович, делая вид, что смягчается. – Школа твоя известная. По тому, как он элегантно работал, я думал – опытный, а ты говоришь – первые дни…

– Третий день самостоятельно, – обернулся к Роману директор.

– Четвертый, – хрипло поправил Роман.

– А раньше где был? – спросил у него Григорий Александрович.

– На заводе, – Палубин прокашлялся. – Слесарем-сборщиком…

– Правильно, Лев Борисович, нужно кадры укреплять рабочим классом! Это правильная политика… Извините, – повернулся Григорий Александрович к Роману, – я грешным делом заподозрил вас в нечестности… Сейчас вижу, не могли вы, не могли… Рабочая совесть не позволит…

Палубин вытер лицо платком. Было нестерпимо стыдно, но страх съежился, отступил. Как оправдание, вспомнилось, что Льву Борисовичу он тысячу выложил, чтоб взял на работу. А теперь директор слушает Григория Александровича с серьезным лицом, кивает, соглашаясь. Круглолицый парень сидел все время молча, наблюдал безучастно, закинув ногу на ногу. Костя Ореховский неподалеку убирал последние бокалы со стола, за которым сидела в одиночестве Ксюша, прислушиваясь. Григорий Александрович поднялся, вытащил бумажник. Денег он протянул значительно больше, чем в чеке. Роман начал считать, думая, вернуть лишнее, но Григорий Александрович остановил его:

– До свиданья, Роман. Нам с Львом Борисовичем парой слов перекинуться надо…

Палубин взглянул вопросительно на директора, который тоже поднялся со своего кресла.

– Ступай, ступай…

Палубин убирал столы с тревожным недоумением: за три рубля чуть скандал не устроил, а потом такая щедрость.

А Григорий Александрович сказал своему собеседнику, круглолицему парню,